Я лежу на высоких подушках у открытого окна и всматриваюсь в нехитрую жизнь двора. Хорошо, что не попался двор-колодец, где и солнца-то никогда не бывает… Здесь все-таки не так сыро, и деревья растут. Сирень даже цветет. Соседка опять бродит по газону в поисках шампиньонов… Интересно, сколько в этот раз она наберет? Сколько в прошлый раз было…так… девять или десять? Она дает им подрасти и выкапывает, когда они уже достаточно крупные, такая предприимчивая дама. Хотя какая она дама — лет тридцать ей всего, а выглядит, и вовсе, девочкой. Вон, малышка ее побежала. Надо же, какой жгучий ребенок! Сразу видно, наши, с Кавказа. Они тоже откуда-то из Закавказья. Она ведь мне говорила — не помню! Совсем не могу сосредоточиться. Как только у меня получается помнить то, что так давно было? Это ведь у стариков так бывает — неужели я тоже старуха…за что… почему? Маме девяносто, жива, здорова, слава богу, а мне почему не дано? Ох, какая парилка сегодня, дышать нечем…

Да, дорогая, если не затруднит, так жарко, все время пить хочется. Девочке вашей еще спать не пора? Ужасно душно… Гроза, наверное, собирается. Спасибо, что бы я без вас делала?

Хорошая девочка, одна здесь, родня вся там осталась… Вот она во мне маму и видит. Ушли. Ребенку спать пора. Я бы тоже заснула, но эта духота… Пасмурно как-то стало. Быть грозе — не иначе.

Хорошее место попалось: центр самый, а тихо. Конечно, бедолагам, у кого окна на улицу, это место не кажется таким хорошим, а во дворе тихо… Но душно как! Мне кажется или погромыхивает вдалеке? Уже не вдалеке, уже близко! Гроза идет, слава богу, хоть легче станет…

Все ближе грохочет дом, гроза подтягивает свою артиллерию к городу, ворчит устрашающе, гроза-брюзга, гроза — небесная львица, — чей рык заглушает все остальные звуки и заполняет собой воздух над крышами домов, расщелинами улиц и проплешинами площадей. Черно-синяя грива этой львицы — безумная и жуткая туча — уже разлеглась в небе от горизонта до горизонта, и только глаза львиные сверкают молниями среди ее косм и завитков.

Все оглушительнее рык и пальба из всех орудий, все неистовее сверкание глаз, дыхание львицы все шумнее: ветер ворвался в город и треплет за косы деревья, как пятиклашка, не умеющий признаться в любви к однокласснице, тормошит и дергает вихры кустов в скверах и парках, как на горячий чай в блюдце, дует на воду в прудах, а воду в каналах и речушках гонит против течения, мешая слиться в единый поток.

Летят сломанные ветки и сучья, где-то звенит стекло, не выдержавшее натиска ветра и покончившее с собой, весь воздух поднялся и вертится над городом в неистовом хороводе, в столбе из листьев и веток, пыли и мусора, завывания ветра, грохота и рычания грозы, в воздухе стоит запах пыли; хоровод этот как-то вдруг, внезапно, пропитывается весь водой, и эта вода низвергается на город, его раскаленные стены и крыши, впитывается жадно землей там, где она не затиснута под асфальт, деревья ловят ее ладошками листьев — моют их, запыленные, до блеска, ручьи и реки текут по мостовым и с мелодичным грохотом низвергаются в решетки ливневой канализации… Гроза безумствует…

Но вот первый, самый страшный натиск ее миновал, ветер утих, дождь льет по-прежнему, обильно, но ярости в нем уже нет, и воздух светлеет, он уже частично промыт, запах пыли исчез, воздух становится все свежее, гром гремит уже не устрашающе, а торжественно — органом в костеле — водяные нити висят в воздухе, прочно связывая воедино землю и небо, и вдруг они становятся золотыми, золотая сеть повисла над городом — какой безумный небесный рыбак вывесил ее на просушку? Рыбак — солнце, выглядывающее то в одну, то в другую прореху тучи.

Солнце золотит свою сеть, от нее весь воздух становится золотым, вымытые листья дрожат и трясутся под ударами капель, а вместе с ними золотой отблеск дрожит и трясется, разбрызгивая вокруг себя мельчайшие золотые блики — солнечные зайчики скачут по стенам и окнам домов, добавляя золота в это сияние.

Птицы, примолкшие, было во время шквала, уже оправились и, сначала несмело, а потом все громче, подают голоса, и вот, наконец, придя в себя окончательно, оглушительным хором вопят, свиристят, щебечут и поют, радуясь свежести, воде, солнцу, одновременно норовя заглушить голос грома, соревнуясь с ним в силе и мощи, славят жизнь и мать-природу…

Я лежу в высоких подушках, смотрю в открытое окно, за которым висит золотая стена воды, трепещет и пускает зайчиков листва, светится золотая сеть, гремит птичий хор под аккомпанемент грома, слышу плеск ручьев на асфальте двора — он тоже вплетается в единую партитуру с птицами и громом — слышу, как у соседей этажом выше горланят попугайчики, живущие на в клетке на подоконнике ( соседка говорила, что во время грозы бесполезно включать телевизор или радио: ничего не слышно — грохот дождя по карнизу и попугаи заглушают все остальные звуки).