Встреча с Геркой стала ярким событием, заставила вспомнить простую истину: несмотря на все неприятности и беды, жизнь продолжается. И пробудился первый интерес к тому, что происходит вокруг, к тому, что ждет меня впереди.

Возвращаясь домой из перегонной конторы, я вдруг заметил, что май вступает в полную силу. Уже лопаются почки на деревьях, по газонам тут и там вылезли желтые кругляши одуванчиков, заливаются птицы. Возникла слабая еще надежда на обновление, на перемену к лучшему.

До этого перегон судов представлялся мне чем-то абстрактным: плывет по речке теплоход, а я смотрю с палубы на убегающие назад луга, перелески, деревни. Более продуктивно мое воображение не могло сработать.

Теперь я сообразил, что и на судне буду окружен людьми, что мне предстоит осваивать матросскую работу, новый быт, новый стиль жизни. И перспектива эта вдруг показалась заманчивой.

Интересное совпадение: когда Ренч назвал меня бульдозером, он не подозревал, что повторил прозвище, которое дала мне много раньше мать. Только смысл она вкладывает совсем иной – на этот агрегат я походил, по ее мнению, душевной неповоротливостью, тугодумством, тяжеловесностью.

Действительно, характер у меня не из приятных. Я больше человек размышлений, нежели поступков. Мгновенные порывы мне несвойственны. С людьми схожусь медленно, в чужой компании чувствуя себя скованно. И хотя все это угнетало меня, хотя я всегда мечтал расстаться со своей «бульдозерностью», ничего не получалось.

Оттого я искренне завидовал людям, способным жить беззаботно, поступать необдуманно, легко настраиваться на чужую волну, быстро заводить дружбы.

Герку я сразу отнес именно к этому типу. Писатели в то время полюбили как раз таких вот веселых, лихих, динамичных парней, свободно и даже артистично играющих собственной жизнью. Я очень хотел, чтобы судьба свела меня с таким. И вот теперь есть Герка – и нам предстоит долгое плавание на одном теплоходе, а мы в первый же день знакомства, можно сказать, подружились.

Я стал размышлять, отчего это получилось, и пришел к выводу, что не такой уж я безнадежный «бульдозер». Вон ведь какой крутой вираж выписал: бросил институт, пошел в матросы. Многие ли решаются на такое? Значит, я тоже лихой малый! Герка оттого и потянулся ко мне, что почувствовал: этот свой в доску.

А теперь мы вместе. О, мы еще рванем! Еще покажем, как умеем весело жить. Мне просто не везло раньше – не попадался такой друг. Все с этих пор пойдет по-иному.

И я подумал, что глупо видеть в моем плавании только нечто вынужденное. Кто знает свою судьбу наперед? Кто знает, что будет открыто мне за эту дорогу? Может, такие духовные обретения, на какие и годы не жалко потратить?

Когда тебе двадцать пять лет, иной раз кажется, что надо только однажды понять, как жить правильно. И если ты с вечера это понял, то можешь проснуться другим человеком, способным все освоенное накануне разумом мгновенно претворить в действительность.

Именно с этим ощущением встал я на следующее утро. Сам себе я уже представлялся бесшабашным матросиком, который только из-за случайных жизненных неурядиц засиделся на берегу, а теперь рвется в долгожданное плавание.

Без четверти восемь, как договорились с Геркой накануне, я стоял на трамвайной остановке в Нагатине. Но Герка опоздал минут на десять, и эти минуты показались мне бесконечно долгими. А вдруг не приедет совсем? Идти одному искать завод, представляться незнакомым людям, что-то объяснять – как это все-таки тягостно.

Наконец, Герка, выпрыгнул из очередного трамвая и, подскочив ко мне, рявкнул:

– Здорово, расхлебай!

Я подумал, что и мне надо изобрести какое-нибудь такое же веселое словечко, но ничего в голову не пришло, поэтому я только завопил «Здорово!» и стукнул его по плечу.

– Чего дерешься? – взвизгнул Герка, потирая ушибленное место.

Я сам не знал, зачем его стукнул, но сказал многозначительно:

– Так!

– А, понятно, – съехидничал Герка, – оморячиваться решил!

Но тут мне подвернулась более выгодная мотивировка:

– В другой раз опаздывать не будешь!

Герка хмыкнул:

– Знаешь, как утром от жены трудно оторваться. Сладкая она у меня! Мед!