В общем, в субботу утром я отправилась к нему домой. Зажата я была необыкновенно. Он вел себя очень сердечно, и я потихоньку оттаивала. Я сидела на диване, а он — на низенькой скамеечке напротив меня. Я и сама любила низко сидеть, а когда прочла, что и Воланд предпочитал низкие сидения, вывела целую теорию о пристрастии людей необыкновенных к низким скамьям. Смешно, правда?

Мы разговаривали с ним о литературе, музыке, живописи. Он показывал мне альбомы, ставил пластинки. У него была такая библиотека! Кое-какие книги он мне даже подарил. Я стала жить от субботы до субботы.

И все время вспоминала Веру Павловну из «Что делать?». Помните, она ненавидела разговоры, которые шли у нее дома — ни о чем. Вот и у меня дома шли такие же разговоры, я всю жизнь не понимала, почему люди открывают рты, когда им говорить не о чем.

А с ним мы беседовали! Говорили именно о том, о чем только и следует разговаривать, в частности, и о жизни тоже, что было мне необходимо, потому что никто никогда и ничего мне о жизни не объяснял, и приходилось самой барахтаться, придумывать выходы из затруднений и изобретать манеры поведения в том или ином случаях. Я воспитания никакого не получила, почему-то мои родители считали, что я должна как-то сама узнать, что такое хорошо, а что такое — плохо. Откуда мне было это узнать? Среда была простецкая, примеров вокруг себя я не видела, а мне хотелось быть девушкой интеллигентной, не хабалкой и не простячкой. Знаете, есть пословица «Хорошее воспитание — ум дураков». Необыкновенно умная пословица! Иной умница невоспитанный выглядит полным идиотом рядом со сдержанным и умеющим себя держать кретином. Я часто оказывалась в подобных ситуациях, до сих пор стыдно вспоминать.

По-моему, он тоже стал ждать наших суббот. Мне так стало казаться, и я не ошиблась.

Начались какие-то очередные школьные каникулы, осенние, что ли, нет, весенние, весенние, потому что на восьмое марта — это была суббота — я была у него, и мы с ним выпили коньяка, который я любила, но мне редко он доставался: для моих родителей он был дорог, а в гостях не очень было принято поить молодых девушек коньяком.

Когда я уходила, он сказал, что остается на каникулах один, что жена уезжает в дом отдыха и не хочу ли я прийти к нему как-нибудь вечерком, просто посидеть и скрасить его одиночество. Конечно, я хотела… Конечно…

Ну, думаю, дальше все понятно. Интересно то, что мне это не было нужно — я еще не проснулась тогда, да и он меня не разбудил. Как я поняла уже постфактум, через годы, любовник он был так себе. А может быть, это он со мной был таким неловким, его могли сдерживать моя излишняя молодость и неведение.

Для меня это не имело значения — я любила его так, как больше никого и никогда не сумела полюбить: я любила в нем мужчину, друга и учителя. Все остальные мужики в моей жизни были или только мужиками, или только друзьями. Учителя я больше не встречала никогда.

Он тоже любил меня, любил безнадежной любовью взрослого, разочарованного в жизни, много пьющего мужчины, понимающего, что эта девочка — я — не ему дадена, что выпавший нам с ним кусочек радости скоро истает, потому что у меня впереди жизнь, а у него — плавное сползание в алкоголизм: ведь он спивался сознательно, нарочно, словно желая скорее разделаться с этой жизнью, поманившей его и обманувшей, как те женщины, в которых выросли мои подружки, плевавшие на мужское самолюбие и достоинство и державшие мужчин за комнатных собачек или вьючных ослов.

Много позже я поняла их правоту, но тогда я еще была полна уважения к мужскому сословию и веры в его ум, силу и выдающиеся качества. Мужчины очень постарались, чтобы вылечить меня от этих заблуждений на их счет.

Я часто задумывалась о нашем с ним будущим, но каждый раз попадала в тупик. Его друзья были моими школьными учителями, и я не могла представить себе, как мы с ним живем в одной квартире, а они приходят к нам в гости и беседуют на равных со мной. Это было настолько нереально, что я решила больше не задумываться, а пустить все дело на самотек.

Одно наше свидание я помню очень хорошо — мы провели вместе весь день. Я что-то наврала дома насчет поездки с подругами куда-то гулять, а сама пошла к нему. Он открыл мне дверь, стоял,опустив плечи, и смотрел на меня покорным взглядом — как сейчас вижу… Преданно и покорно. А я и воспользоваться этой его покорностью не умела.

Дома начались скандалы — родители не могли понять, зачем я к нему хожу, но скоро поводов для скандалов не стало: у него заболел отец, болезнь, как это водится, обнаружили слишком поздно, и вся жизнь его превратилась в непрерывную карусель: поиски наркотиков — зарабатывание на них денег — дежурство в больнице возле отца, потому что тот больше никого к себе не подпускал — служба. Мы перестали видеться совершенно, он даже не ночевал дома, жил или в больнице, или у матери.