Нужно было как-то прожить дни до приезда Евгения, и это была нелегкая задача, потому что делать мне ничего не хотелось, хотелось только лежать и заново переживать все происшедшее, вспоминать слова и действия, ощущения и мысли.

Жизнь не позволила мне свободно предаваться этим сладко-горьким воспоминаниям. Нужно было наверстать пропуски в учебе, потому что иначе летел мой график поездок к Мишке. Нужны были деньги, и я приняла несколько заказов на шитье, да и собой нужно было заняться вплотную. Кроме того, на носу был госэкзамен по английском языку, который я твердо намеревалась сдать на отлично. Так что я опять начала крутиться в своей привычной жизненной карусели, но давалось мне это кручение с огромным напряжением.

У меня в голове словно выстроили сцену. На авансцене шла пьеса моей повседневной жизни, а на заднике крутились, как кинокадры, эпизоды и фрагменты нашего с Евгением знакомства и последующих дней.

Моя замкнутость и отрешенность от окружающих меня людей усугубились. Если раньше я во время примерок еще вступала в какие-то незначительные летучие разговоры, то теперь все происходило в тишине, в которой я изредко произносила необходимые по ходу дела слова. Но, как мне кажется, народ настолько привык к моей неконтактности, что никто не удивлялся.

А я внутри себя бежала, неслась по дороге навстречу верстовому столбу с надписью 12, полыхающей днем и ночью в моем сознании жарким пламенем, греющим душу и распаляющим мозг.

Все внутри мелко дрожало от нетерпения и страха, что он больше не придет, а я так и останусь с этим факелом, пока не сгорю без остатка.

Наступило двенадцатое. С утра меня била лихорадка, все падало из рук, я не могла ни есть, ни сесть. Еле-еле я высидела на лекциях и понеслась домой, чтобы быть у себя, чтобы Евгений застал меня дома обязательно. Не помню, как я провела остаток дня до вечера. Кажется, я безумно удивила своим согласием нескольких девиц, которые, уж и не знаю, из каких побуждений, пригласили меня к себе — отметить успешную сдачу экзамена: известно было, что я на междусобойчики не хожу.

Они не поняли, почему пригласили меня и почему я согласилась, да и я не поняла этого. Я пошла к себе, чтобы взять бутылку вина, которую обязательно держала в запасе, и какой-нибудь закуски. Идя по коридору, увидела, что кто-то вошел в дверь моей комнаты, сердце мое екнуло, и я побежала. Это был он.

Я налетела на него вихрем, обняла и стала целовать его лицо. Он улыбался, но при этом приговаривал:

— Что с тобой, успокойся, угомонись, возьми себя в руки.

Я угомонилась со стесненным сердцем. Что-то все время было не так. Евгений то и дело пытался отрезвить меня, заставить или не проявлять чувства вообще, или проявлять более сдержанно и холодно, если только существует холодное проявление чувств.

Полученное — вернее, не полученное — мною воспитание не давало мне возможности понять, действительно ли я веду себя неприлично экзальтированно, или Евгений специально сдерживает меня, чтобы наши отношения не выглядели пылкими, не смотрелись страстью и горячей привязанностью, а держались бы в рамках обычной связи, не слишком теплой и близкой — так, для перепихончика и приятной милой беседы вне домашних претензий и обязательств, потому что кто и что обязан любовнице? А уж претензий у нее, тем более, быть не может — статус не позволяет.

Эти мысли мучили меня все время, что мы провели вместе, а это был не один год.

То, что он рассказывал о своих отношениях с женщинами, говорило о его пылкости, нежности и лиризме, но со мной он этих качеств не проявлял, а даже наоборот, старался выглядеть холодным и трезвым и меня пытался заставить быть такой же. В постели — да, в постели он был достаточно пылок и нежен, но кроме постели, были разговоры, и во время этих разговоров я часто себя чувствовала очень неуютно: мне не дозволялось произносить какие-то нежные словечки — я бывала в этих случаях высмеяна беспощадно. Да и он тоже меня никакими нежностями не баловал. Пару раз произнес: «Желанная моя», — чем вызвал во мне горячую волну, — и все.

Я опять попала в руки, недостаточно ласковые для меня, для моей жажды нежности и любви. Казалось бы, плюнь, уйди, забудь. Но я не могла, за исключением этой напускной холодности — я была уверена, что он ее на себя напускал, чтобы не попасть в излишнюю зависимость от наших отношений — с ним было замечательно, жаль, что редко.