Майор размышлял над проблемой.

Проблема состояла в следующем. Если говорить честно, а не для отчета, агентурные позиции в научном городке у майора Мимикьянова были слабы.

Если говорить не для ушей подполковника Пигота, их почти и не было. К сожалению, далеко не везде успевал старший оперативный уполномоченный отдела по охране государственной тайны на объектах промышленности и науки майор Мимикьянов.

Подумав, Ефим пришел к неутешительному выводу: толковых внештатных информаторов, способных пролить свет на странное вращение событий в научном городке, у него не имелось. Пожалуй, за одним исключением.

Вот к этому исключительному человеку и решил направиться Ефим Алексеевич.

Через десять минут путешествия по сосновому бору, он был у цели.

Поставив правую ногу на рельс, отполированный тяжелыми дисками железнодорожных колес до зеркального блеска, майор смотрел вниз. Перед ним лежало водохранилище. К его берегам вплотную подступал сосновый бор. Противоположный берег был не виден – он пропадал в легком облаке солнечной пудры. Можно было подумать, что там и нет никакого берега, внизу лежит не средних размеров водоем, а – бескрайнее море.

Море, так же, как и звездное небо, всегда волнует. Море, разделяющее земли, и безвоздушное пространство, разделяющее планеты – явления одного порядка. За ними – другая жизнь. И всегда кажется, что именно там варится, рождается, открывает блестящие глаза нечто небывалое, способное перевернуть все представления о мире, о нас самих, о нашем прошлом и будущем.

И Ефим, с минуту стоял неподвижно, прислушиваясь к этому чувству.

Стена сосен подступала к самому краю глинистого обрыва, обнажающему глинистые пласты ушедших геологических эпох. Под обрывом, окаймляя овал водохранилища, гигантской кривой саблей лежал песчаный берег.

Справа – собранная из крепких бревен решетчатая пирамида. На ее вершине маленькая площадка со стеклянной призмой, укрытой сверху жестяным колпаком – береговой маяк. Он служил ориентиром для танкеров и сухогрузов, проходящих по водохранилищу через шлюзы плотины, перегородившей ниже по течению великую сибирскую реку.

Рядом – крохотный, в одно окно, – домик смотрителя маяка.

К нему-то и направлялся майор.

Спустившись с железнодорожной насыпи, Ефим прошел с полсотни метров и подошел к береговому обрыву. Вниз вели глинистые ступени, прорубленные в толще обрыва. Из сжимающих лестницу земляных стен торчали, ровно срезанные лезвием лопаты древесные корни. Они походили на ждущие подключения концы электрокабелей. Подошвы то и дело грозили соскользнуть вниз, и майор старался ступать осторожно, то и дело, упираясь в земляные стены растопыренными пальцами.

Самого Валеру Клинкова майор, как обычно, застал на берегу. Смотритель маяка ловил рыбу. Несколько бамбуковых удилищ, воткнутых в песок, свешивали над стеклянной водой свои тонкие туловища, напоминающие засушенные ноги гигантского паука.

Рядом над весело играющими огненными ладошками костра висел закопченный до черноты репообразный котелок. Вода в нем кипела, выталкивая на поверхность серебряные полусферы воздушных пузырей. Приготовленные для ухи выпотрошенные окуньки, картошка и большая фиолетовая луковица украшали расстеленную на песке газету «Труд».

– Здорово, Валера! – приветствовал смотрителя маяка Ефим.

– Привет, Алексеевич! Во время ты поспел! К ухе! – ответил майору на приветствие Валера Клинков, кивая на отполированный брюками сосновый чурбачок рядом с собой.

Валере Клинкову было за пятьдесят. Он был не высок, телом походил на геометрическую фигуру, именуемую куб. Его багровое лицо с крупно вырубленными чертами всегда было серьезным.

По-хорошему, Клинкова следовало бы звать Валерий Ильич. Но, нет, так его никто не звал. Как с юных лет звали его Валера, так и до сих пор – Валера, и все. Хотя Клинков волосами был бел, как курица промышленной яйценосной породы леггорн. И голова и короткая шкиперской бородка – сплошь седые, без единого темного волоска.